Я была безумно счастлива. Сегодня я узнала, кто я… Я была Богом! Точнее, наверное, Богиней, но… У Бога ведь не может быть половых признаков. Значит, я просто Бог. Я покатала во рту это непривычное и непонятное слово: Бог. Повторила глупую по моим недавним понятиям фразу: «Зовите меня просто – Бог». Звучало тоже как-то диковато. И все же это было правдой. Открытие было настолько ошеломляющим, что просто кружилась голова. Очень хотелось объявить себя сумасшедшей, но не получалось. Голова была ясной, как никогда.

 Когда это началось? Когда случилось в первый раз? В тот давний девяносто кошмарный год. Я занималась бизнесом и была атеисткой. Рубль падал, доллар взлетал стремительно, принимались непонятные законы, горели сбережения, убивали бизнесменов… Страной управляли бандитские группировки – по понятиям, проблемы решались на стрелках, долги затягивали петлю все туже и туже. Я поседела на этих стрелках и разборках. На кону стояла квартира, которую, видимо, придется продавать за гроши. 

Я повторяла эту фразу, чтобы смириться с нею и успокоиться. Вокруг под легким ветерком перебирали листьями деревья, из густой травы высунул нос любопытный ежик и, увидев бросившуюся к нему собаку, быстро юркнул обратно. 
- Линда!.. - не успела я остановить псину, как она, жалобно завизжав, уже вылезла хвостом вперед из кустов, отчаянно мотая головой.
Я засмеялась. Вот так всегда и бывает. Сначала лезем вперед на авось, а потом ползем назад с иголками в носу. Мы с овчаркой Линдой гуляли в лесочке рядом с домом. Если бы не эти прогулки, то я, наверное, давно чокнулась бы или просто отдала концы от постоянных запредельных стрессов. 

Прогулки были отдушиной: без стрелок и разборок, без «где взять деньги» и «чем накормить детей». В эти часы я позволяла себе расслабиться и все забыть, отключившись от окружающей дикой действительности. Но в последние дни отключаться получалось все тяжелей. Гуляя, я все время помнила о том, что возле подъезда стоят «мормоны» и ждут меня. И однажды настанет день, когда я не поднимусь в свою квартиру. И, может быть, этот день настанет сегодня. Я вздохнула. Зачем, ну зачем я отпустила на стрелку мужа?! Ну и что, что он мужчина! Мужчина-то он мужчина, а теперь придется продавать квартиру. Да никогда в жизни я не взяла бы на себя чужой долг в 100 миллионов. А он пожалел мальчика и его жену (ведь их могли убить!) и сказал, что была сделка и был товар. И вот теперь могли убить моего мужа и меня, и наших детей. Только никому это было уже не интересно. Тем более мальчику… И некуда кинуться за помощью. И никому не нужны наши проблемы. И глубоко наплевать всем, будет ли больше в этом кошмаре трупов или нет. Охватывало отчаянье, становившееся с каждым днем все беспросветнее. Некуда, некуда, некуда… Если только… Я остановилась. Да я и молитвы ни одной не знаю. Да черт с ним, с текстом. И я неожиданно для себя начала молиться, собирая вместе когда-то и где-то услышанные слова: 
- Господи! Спаси и помилуй моих детей! Господи, помоги мне, сделай что-нибудь! У меня никого не осталось, кроме тебя. Господи, я люблю тебя! 

Я сидела в траве, размазывая по лицу слезы и сопли, Линда прыгала рядом и поскуливала от непонимания и сочувствия. 
- Господи! Господи! Господи! Я не знаю, что мне делать! 

Я исступленно и измученно била кулаком по дереву, пока из рассеченной ладони не потекла кровь. А потом без сил упала на землю и долго смотрела в такое синее небо. Медленно пришло осознание: я что, действительно поверила в Бога? «Да! - закричало внутри. – Это теперь моя тайна. И я уже не одна в этом жестоком мире». Захлестнула радостная волна: почему? с чего? И откуда-то появились слова, и я начала повторять их искренне, от всей моей измученной души: 

- Господи, спасибо тебе за то, что пусть в такой страшный час, но я обрела тебя и поверила в тебя, и почувствовала любовь твою! Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе, Господи! 

Я шла домой спокойная, умиротворенная и уверенная в том, что теперь вот уже все и устроится. Я, правда, не знала как. Но это уже и не моя забота. Богу виднее. Не буду же я Ему давать советы. Я небрежно кивнула бандитам, стоявшим у подъезда, и так уверенно, голова вполоборота, сказала им: «завтра», что они, растерявшись от моего необычного хамства, так ничего и не сказали, а я уже важно скрылась за дверью.

Муж и сын спали. Я попила чай на кухне и тоже собралась укладываться, когда раздался телефонный звонок. 

- Люда, - закричал прямо в ухо знакомый голос давнего друга. – Есть контракт на поставку водки, на два вагона, на реализацию. На полную. Берешь?
- Такого не бывает, - прошептала я одними губами, но меня услышали.
- Бывает!..
- Беру, - заорала я, разбудив не только домашних, но и весь подъезд. – Беру, Господи!
На том конце провода радостно гоготали.

А когда это повторилось?
Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.
- Куда? – спросила одна медсестра другую. – Может, не в отдельную, может, в общую?
Я заволновалась. 
- Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?
Сестры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.
- Врач сказала в отдельную, – повторила медсестра. 

Я успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет. Я ощущала странную отстраненность от окружающего мира, и мне было абсолютно все равно, что в нем происходит. Меня ничего и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я. Ушли проблемы, ушла суета и важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным показалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждет там, за небытием… 
И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь!

Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города – сигналы машин, спешащее цоканье каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев…

Господи, как замечательна Жизнь!

И я только сейчас это поняла… 
- Ну и пусть, - сказала я себе. – Но ведь поняла же. И у тебя есть еще пара дней, чтобы насладиться ею и полюбить ее всем сердцем. 
Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь он был ко мне уже ближе всех.
- Господи! – радовалась я. – Спасибо тебе за то, что ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить ее. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить! 

Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны ее энергии. Казалось, Любовь стала плотной и в то же время мягкой и прозрачной, как океанская волна. Она заполнила все пространство вокруг, даже воздух стал тяжелым и не сразу проходил в легкие, а втекал медленной, пульсирующей водой. Мне казалось, все, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила! И это было слиянием мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки.

Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз четвертой степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: о чем говорить с умирающим человеком? Который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица. Я радовалась: когда бы я еще увидела их всех! А больше всего на свете мне хотелось поделиться любовью к Жизни – ну разве можно не быть от этого счастливым! Я веселила родных и друзей, как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Примерно на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, сначала закатив истерику по поводу того, что мне нельзя вставать.

Я искренне удивилась: 
- Это что-то изменит?
- Нет, - теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить.
- Почему?
- У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.

Прошел отведенный мне максимум – четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор. 

Врача было жалко. Любовь требовала радости окружающих.
- Доктор, а какими вы бы хотели видеть эти анализы?
- Ну, хотя бы такие. – Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела на меня, что-то пробормотала и ушла. 

В девять утра она ворвалась ко мне в палату с криком: 
- Как вы это делаете?!
- Что я делаю?
- Анализы! Они такие, как я вам написала.
- А-а! Откуда я знаю? Да и какая, на фиг, разница?

Лафа кончилась. Меня перевели в общую палату. Родственники уже попрощались и ходить перестали. 
В палате находились еще пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было что-то срочно делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала и громко сообщила: 
- Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.
По палате поплыл запах свежего снега. К столу неуверенно подтянулись остальные.
- И правда снимает?
- Угу, - со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает». 
 Арбуз сочно захрустел.
- И правда, прошло, - сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.
- И у меня… И у меня… - радостно подтвердили остальные.
- Вот, - удовлетворенно закивала я в ответ. – Как-то случай у меня один был… А анекдот про это знаешь? 

В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась: 
- Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать не даете!
Через три дня врач нерешительно попросила меня:
- А вы не могли бы перейти в другую палату?
- Зачем?
- В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжелых. 
- Нет! – закричали мои соседки. – Не отпустим. 

Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи, просто посидеть, поболтать, посмеяться. И я понимала почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно. Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали ее похожей на зайчонка. У нее был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться. А через неделю я увидела, какая у нее обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол. Венчали его бутылки с кумысом, от которого мы быстро забалдели, а потом перешли к танцам. Пришедший на шум дежурный врач ошалело смотрел на нас, после сказал: 

- Я тридцать лет здесь работаю, но такое вижу первый раз. 
Развернулся и ушел. Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица. Было хорошо. 

Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила все, что видела: книгу, компот, соседку, машину во дворе за окном, старое дерево. Мне кололи витамины. Надо же было что-то колоть. Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала: 
- Гемоглобин у вас на 20 единиц выше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать. 

Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она дура и ошиблась с диагнозом, но быть этого никак не могло, и она это тоже знала.
А однажды она мне пожаловалась: 
- Я не могу вам подтвердить диагноз. Ведь вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит. А этого не может быть.
- А какой у меня диагноз?
- Я еще не придумала, - тихо ответила она и ушла.
Когда меня выписывали, врач призналась: 
- Так жалко, что вы уходите, у нас еще много тяжелых.

Из нашей палаты выписались все. А по отделению смертность в этом месяце сократилась на 30 процентов.

Жизнь продолжалась. Только взгляд на нее становился другим. Казалось, что я начала смотреть на мир сверху, и потому изменился масштаб обзора происходящего. А смысл жизни оказался таким простым и доступным. Надо просто научиться любить, и тогда твои возможности станут безграничными, а все желания сбудутся, если ты, конечно, будешь эти желания формировать с любовью. И никого не будешь обманывать, не станешь завидовать, обижаться и желать кому-то зла. Так все просто и так все сложно.

Ведь это правда, что Бог есть Любовь. Надо только успеть вспомнить, что ты – Бог!..